Текст книги "История Рима от основания Города"

А если это так, то кому из богов или людей может показаться возмутительным тот факт, что вы прибавляете знаки отличия понтификов и авгуров[627]627
  …знаки отличия понтификов и авгуров… – Внешним знаком отличия жрецов вообще был плащ, обшитый пурпурной каймой, жезл в виде посоха и шерстяная шапка.


[Закрыть] тем мужам, которых вы почтили правом восседать на курульных креслах и носить тогу-претексту, тунику, украшенную изображениями пальм, тогу, вышитую золотом, триумфальный и лавровый венок[628]628
  …тунику, украшенную изображениями пальм, тогу, вышитую золотом, триумфальный и лавровый венок… – Туника, украшенная изображениями пальм (символ победы), тога, вышитая золотом, и триумфальный венок надевались триумфатором при его вступлении в Рим и брались со статуи Юпитера в Капитолии.


[Закрыть], жилища которых вы отличили от других тем, что повесили в них оружие, отнятое у врагов?!.. Неужели того человека, который в блеске украшений Юпитера Всеблагого Всемогущего, на позолоченной колеснице следовал по городу и взошел на Капитолий, не увидим мы с жертвенной чашей в руках и жезлом, с покрытой головой, закалающим жертвенное животное или производящим с Крепости наблюдения?!.. Неужели взоры читателей не перенесут того, если вы прибавите, что был авгуром или понтификом тот, в надписи под изображением которого равнодушно будут читать о его консульстве, цензорстве и триумфах? Что касается меня, то я надеюсь – да не прогневаются на меня боги! – что милостью к нам римского народа мы поставлены уже в такое положение, что нашим собственным достоинством принесем жреческим должностям не менее чести, чем получим от них сами. И не столько ради самих нас, сколько ради богов добиваемся мы права поклоняться от имени государства тем, кому мы поклоняемся лично от себя!

8. Но зачем я говорил до сих пор так, как будто дело с патрициями о жречестве еще вовсе не начиналось и в нашем распоряжении не находится уже одна самая важная жреческая должность? Мы видим плебеев в числе духовных децемвиров, этих толкователей Сивиллиных предсказаний и судеб нашего народа; мы видим их предстоятелями культа Аполлона и других священнодействий! Ни тогда, когда в интересах плебеев увеличено было число духовных дуумвиров, патрициям не было причинено никакой обиды, и теперь трибун, человек энергичный и деятельный, предлагает прибавить пять вакансий авгуров и четыре – понтификов, чтобы назначать на них плебеев, не для того, Аппий, чтобы вытеснить вас с занимаемых вами мест, но для того, чтобы плебеи помогали вам так же и в заботах ваших о том, что касается богов, как помогают они вам, каждый по силе, во всем том, что касается людей. Не стыдись, Аппий, иметь товарищем в должности жреца того, кого ты мог иметь товарищем в должности цензора и консула, при котором, как диктаторе, ты можешь состоять в качестве начальника конницы так же, как можешь ты быть диктатором, а он при тебе начальником конницы! Древние патриции приняли в свою среду пришельца-сабинянина, родоначальника вашей знатности, Аттия Клавса, или, если это вам более нравится, Аппия Клавдия: не побрезгуй же принять нас в число жрецов! Много отличий приносим мы с собою, или, лучше, все то же, что сделало вас надменными: Луций Секстий первый из плебеев был избран консулом[629]629
  …Луций Секстий первый из плебеев был избран консулом… – См. VII, 1.


[Закрыть], Гай Лициний Столон начальником конницы[630]630
  …Гай Лициний Столон начальником конницы… – См. VI, 39.


[Закрыть] Гай Марций Рутул – диктатором и цензором[631]631
  …Гай Марций Рутул – диктатором и цензором… – См. VII, 17; VII, 22.


[Закрыть], Квинт Публилий Филон – претором[632]632
  …Квинт Публилий Филон – претором. – См. VIII, 15.


[Закрыть]. Всегда слышались одни и те же речи, что вам принадлежит право производить ауспиции, что вы одни имеете род[633]633
  …вы одни имеете род… – Понятие «род» (gens) Цицерон определяет следующим образом: «Род составляли те, кто имел общее имя, происходили от свободнорожденных, ни один из предков которых не был рабом и не подвергался лишению гражданских прав». В древнейшие времена gentes могли быть только у патрициев, так как они были единственные полноправные граждане, и, вероятно, когда-нибудь существовало известное, определенное число таких gentes в трех коренных трибах.


[Закрыть], что вам одним принадлежит законная власть главнокомандующего и право производить от имени государства гадания на войне и во время мира! Но до сих пор счастье благоприятствовало одинаково как плебеям, так и патрициям, то же будет и впредь. Слышали ли вы когда-нибудь, что первыми патрициями были не с неба сошедшие люди, а те, которые могли назвать своего отца[634]634
  …могли назвать своего отца… – Тит Ливий делает попытку объяснить этимологию слова patricius от pater – «отец» и ciere – «называть по имени».


[Закрыть], то есть всего лишь свободнорожденные? Я уже могу указать на консула как на своего отца, а сын мой будет уже в состоянии указать на него как на деда. Все дело, квириты, заключается только в том, чтобы нам силою добиваться всего того, в чем нам отказали; патриции ищут только борьбы и не заботятся о том, какой результат будет иметь эта борьба! Я полагаю – да послужит это на пользу, счастье и благополучие вам и государству! – что этот закон следует принять в той форме, как предлагают его!»

9. Народ требовал, чтобы тотчас же были созваны трибы и закон, очевидно, был бы принят [299 г.], но этот день пропал вследствие протеста трибунов. На следующий же день трибунов припугнули, и закон был принят с замечательным единодушием. Понтификами были избраны: Публий Деций Мус, предложивший этот закон, Публий Семпроний Соф, Гай Марций Рутул и Марк Ливий Дентер, а авгурами пятеро также плебеев: Гай Генуций, Публий Элий Пет, Марк Минуций Фез, Гай Марций и Тит Публилий. Таким образом, число понтификов дошло до восьми, а авгуров – до девяти.

В том же году консул Марк Валерий внес законопроект, касавшийся более строгого подтверждения ненарушимости закона об апелляции к народу. После изгнания царей вопрос об этом законе поднимался тогда в третий раз[635]635
  …вопрос об этом законе поднимался тогда в третий раз… – Первое предложение по этому вопросу было сделано в 507 году до н. э. (см. II, 8), согласно традиции, знаменитым Публиколой, второе – в 499 году (III, 55). – Примеч. ред.


[Закрыть] и всегда членами одной и той же фамилии. Единственной причиной такого слишком частого повторения, полагаю, было то, что могущество немногих отдельных лиц имело больший вес, чем свобода плебеев. А между тем против телесного наказания граждан существовал, кажется, один только Порциев закон, так как им запрещалось под страхом тяжкой кары подвергать телесному наказанию или убивать римского гражданина. Валериев же закон, запретив наказывать розгами и обезглавливать того, кто апеллировал к народу, присовокупляет к этому только то, что «если кто-нибудь поступит против этого закона, то это будет бесчестный поступок». Судя по тому, что в те времена у людей было развито чувство справедливости, это, полагаю, в достаточной степени гарантировало соблюдение закона; ныне едва ли какой-нибудь раб погрозит так своему господину.

Тот же самый консул вел войну с восставшими эквами; но война эта не заслуживает упоминания, так как у эквов от их былой славы не оставалось ничего, кроме дерзости.

Другой консул, Апулей, осадил город Неквин в Умбрии. Местность была крутая, с одной стороны обрывистая (теперь там расположена Нарния), и ее нельзя было взять ни штурмом, ни осадою. Поэтому новые консулы [299 г.], Марк Фульвий Пет и Тит Манлий Торкват, приняли это дело незаконченным. Макр Лициний и Туберон[636]636
  …и Туберон… – Квинт Элий Туберон – оратор и историк середины I века до н. э. Он написал историю Рима от основания города до второй гражданской войны.


[Закрыть] передают, что, когда все центурии хотели избрать консулом на этот год Квинта Фабия, хотя он лично и не искал этого, Фабий будто бы сам предложил отсрочить ему консульство до того года, когда будет больше войн: в такой год, мол, он принесет государству больше пользы, чем если его деятельность будет сосредоточена в городе. Таким будто бы образом Фабий был назначен вместе с Луцием Папирием Курсором курульным эдилом несмотря на то, что сам он не искал этого, хотя, с другой стороны, и не скрывал того, что было бы для него приятнее. Не признавать этого за истину понуждает меня более древний анналист – Пизон, который передает, что курульными эдилами в этом году были: Гней Домиций Кальвин, сын Гнея, и Спурий Карвилий Максим, сын Квинта. Это-то прозвище, по моему мнению, и было причиною ошибки касательно эдилов, а затем была придумана в объяснение ошибки басня, причем перепутаны были комиции для выбора эдилов и консулов.

В этом же году цензорами Публием Семпронием Софом и Публием Сульпицием Саверрионом была принесена по окончании переписи очистительная жертва и прибавлены две трибы: Аниенская и Терентинская. Таковы были события в Риме.

10. Впрочем, между тем как под городом Неквином время проходило в медленно тянувшейся осаде, двое из горожан, дома которых примыкали к стене, сделали подкоп и этой секретной дорогой пробрались до римских аванпостов. Когда затем их привели к консулу, то они стали уверять его в своем намерении впустить внутрь окопов и стен города вооруженный отряд. Обстоятельство это показалось, с одной стороны, заслуживающим внимания, а с другой – не таким, чтобы можно было слепо положиться на него. С одним из пришедших (другой был задержан в качестве заложника) отправили двоих через подкоп на рекогносцировку. Когда через них довольно хорошо разузнали обо всем, 300 вооруженных во главе с перебежчиком вошли ночью в город и захватили ближайшие ворота; когда же они были разломаны, консул и римское войско без боя вступили в город. Таким образом Неквин перешел во власть римского народа. Отправленная туда для защиты от умбров колония была названа по названию реки Нар Нарнией. Войско с большой добычей вернулось в Рим.

В том же году этруски, вопреки перемирию, приготовились к войне, но в то время, так как они затевали это, громадное войско галлов вступило в их пределы и тем отвлекло их на некоторое время от задуманного предприятия. Затем, в надежде на свои большие денежные средства, они попытались сделать галлов из врагов союзниками с тем, чтобы, присоединив к себе их войско, пойти войною на римлян. От союза варвары не отказались; речь пошла о вознаграждении. Договорившись насчет платы и получив ее, галлы, после того как этруски окончили прочие приготовления к войне и приказали им следовать за собою, стали уверять, что они выговорили себе плату не за то, чтобы идти на римлян войною, а что все, полученное ими, взяли за то, чтобы не опустошать этрусской земли и не тревожить земледельцев войною; но что, если этруски непременно того хотят, они согласны нести военную службу только не за какое-либо другое вознаграждение, а за то, чтобы им уступили часть земли и они могли бы наконец остановиться на каком-нибудь определенном месте жительства.

Много раз собирались народы Этрурии на совещания об этом предмете и не могли прийти ни к какому положительному решению не столько потому, что им было страшно уменьшение их территории, сколько потому, что каждый боялся иметь соседями людей такого дикого племени. Таким образом, галлы были отпущены, унеся с собою громадные деньги, приобретенные без труда и опасности. Слух о том, что к войне с этрусками присоединилось еще и внезапное нападение галлов, вызвал в Риме панику: с тем меньшими проволочками был заключен союз с народом пицентским.

11. Консулу Титу Манлию досталось по жребию вести войну в Этрурии. Едва вступив в пределы неприятелей, он во время упражнений с всадниками, повернув на всем скаку своего коня, слетел с него и тотчас же едва не испустил дух: третий после этого несчастья день был для консула последним в его жизни. Случай этот этруски приняли как бы за счастливое для себя предзнаменование в войне: они говорили, что за них стали ратовать боги, и ободрились. В Риме же это известие вызвало скорбь; жалели как о самом погибшем, так и о том, что случилось это не вовремя, так что отцов удержало от назначения диктатора только то обстоятельство, что комиции для выбора нового консула на место умершего прошли согласно желанию старейших из них: консулом все центурии единогласно назначили Марка Валерия, которого сенат намерен был избрать диктатором. Затем ему приказано было немедленно отправиться в Этрурию к легионам. Его прибытие до того стеснило этрусков, что никто из них не решался выйти за вал. Страх, испытываемый ими, был похож на тот, который испытывают осажденные, и новый консул не мог вызвать их на сражение ни опустошением полей, ни сожжением строений, хотя повсюду дымились от пожаров не только усадьбы, но и многолюдные селения.

В то время как война эта тянулась с большею, чем предполагали, медленностью, пронесся слух о другой войне, бывшей вследствие поражений, понесенных той и другой стороною, поистине ужасной. Слух этот сообщили новые союзники, пиценты: они передавали, что самниты готовы взяться за оружие и вновь начать войну, что они подстрекали и их. Пицентов поблагодарили, и сенат перенес бóльшую часть своих забот с Этрурии на Самний. Кроме того, государство озабочено было еще и дороговизной съестных припасов, и нужда дошла бы до крайности, если бы Фабий Максим (так сообщают писатели, стоящие за то, что эдилом в этом году был именно этот человек), отправляя тогда гражданскую должность, не выказал такой же деятельности в заведывании продовольствием, заготовляя и доставляя хлеб, какую проявлял он в продолжение долгого времени в делах, касавшихся войны.

В этом году (причину не сообщают) было междуцарствие. Междуцарями были Аппий Клавдий, а затем Публий Сульпиций. Последний председательствовал в комициях для выбора консулов. Консулами выбрал он Публия Корнелия Сципиона и Гнея Фульвия.

В начале этого года [298 г.] к новым консулам явились послы луканцев с жалобой на то, что самниты, не будучи в состоянии склонить их предложением выгодных условий к союзу по оружию, враждебно вступили в их пределы с войском и опустошают их землю, принуждая войною к войне. «Для луканского народа, – говорили послы, – достаточно того, что он однажды впал в заблуждение, теперь же в его душе твердое решение лучше переносить и терпеть все, чем оскорблять когда бы то ни было римский народ[637]637
  …чем оскорблять когда бы то ни было римский народ. – Луканцы установили дружеские отношения с римлянами в 326 году до н. э. (см. VIII, 25), но затем были вовлечены самнитами в действия против Рима (см. VIII, 27). – Примеч. ред.


[Закрыть]». Они просят отцов принять луканцев под свое покровительство и оберечь их от насилия и обид со стороны самнитов, изъявляют готовность дать заложников, хотя верность по отношению к римлянам стала для них неизбежной уже потому, что они предприняли войну против самнитов.

12. Совещания сената были непродолжительны: все до одного высказались за необходимость заключить союз с луканцами и потребовать от самнитов удовлетворения. Луканцам был дан ласковый ответ и с ними был заключен союз. Были посланы фециалы с тем, чтобы приказать самнитам удалиться с полей римских союзников и увести свои войска из луканских пределов. Навстречу им самниты выслали послов объявить, что если они явятся в какое-нибудь народное собрание в Самнии, то не уйдут целыми. Когда об этом услыхали в Риме, то и сенат высказался, и народ приказал объявить самнитам войну[638]638
  …объявить самнитам войну. – Так началась Третья Самнитская война (298–290 до н. э.).


[Закрыть].

Консулы разделили между собой театр военных действий: Сципиону досталась Этрурия, а Фульвию – Самний, и они отправились в разные стороны, каждый для ведения назначенной ему войны. Сципион ожидал, что война пойдет медленно и будет походить на кампанию прошлого года; но у Волатерр навстречу ему враги вышли с войском, готовым к бою. Сражение продолжалось бóльшую часть дня, и с обеих сторон было много убитых. Ночь застала их в неизвестности, на чьей стороне победа. На рассвете следующего дня обнаружилось, кто победитель и кто побежденный, так как этруски в тишине ночи покинули свой лагерь. Выйдя на битву и видя, что вследствие удаления неприятеля победа предоставлена им, римляне двинулись к пустому лагерю и, так как он служит местом продолжительной стоянки и был оставлен второпях, овладели им вместе с громадной добычей. Отведя отсюда войска в область фалисков и оставив в Фалериях обоз под прикрытием небольшого гарнизона, римляне с войском налегке отправились опустошать пределы неприятелей. Все было предано опустошению огнем и мечом; добычу гнали отовсюду и оставили врагу не только землю разоренную, но даже сожгли все крепости и поселения, от осады же тех городов, куда страх загнал этрусков, воздержались.

Консул Гней Фульвий дал славное и кончившееся решительной победой сражение в Самнии под Бовианом. Осадив затем Бовиан, он взял его штурмом, а немного времени спустя и Ауфидену.

13. В том же году была выведена колония в Карсеолы, в землю эквиколов. Консул Фульвий праздновал триумф над самнитами. Когда подходило время комиций для выбора консулов, разнесся слух о том, что этруски и самниты набирают громадные войска, что на всех собраниях открыто порицают старейших этрусков за то, что они не склонили, на каких бы то ни было условиях, галлов к войне, и бранят правительство самнитов за то, что оно выставило против римлян войско, приготовленное против врагов-луканцев; что, таким образом, неприятель поднимается на войну со всеми своими и союзническими силами и что предстоит выдержать отнюдь не равную борьбу.

Страх перед этой опасностью заставил всех, несмотря на то что консульства домогались знаменитые мужи, обратиться к Квинту Фабию Максиму, который вообще не добивался этого. А затем, лишь только увидел, что их желание приняло характер решения, стал прямо отказываться. «К чему, – говорил он, – беспокоите вы меня, уже старика, потрудившегося и получившего за труды награды? Нет во мне прежней силы ни телесной, ни душевной, и я боюсь за самое свое счастье, как бы не показалось оно кому-нибудь из богов уже слишком великим и более постоянным, чем позволяет то жребий человека. И я воспитался на славе старших и с удовольствием усматриваю, что и другие поднимаются на высоту моей славы. В Риме нет недостатка ни в великих почестях для людей доблестных, ни в доблестных людях для почестей!»

Этой скромностью он еще более разжигал столь справедливые к себе симпатии. Полагая, что следует сдержать римлян уважением перед законами, он велел прочитать закон, которым запрещалось в течение десяти лет избирать вторично в консулы одно и то же лицо[639]639
  …закон, которым запрещалось в течение десяти лет избирать вторично в консулы одно и то же лицо. – Это закон 342 года до н. э. (см. VII, 42).


[Закрыть]. За шумом едва выслушали этот закон, и народные трибуны говорили, что это отнюдь не будет служить препятствием, что они предложат народу освободить его от обязательной силы законов. Фабий же со своей стороны продолжал упорствовать в отказе, спрашивая, к чему издавать законы, если их обходят те же, кто и издал их: уже законы не господствуют, а находятся в подчинении! Тем не менее народ стал подавать голоса, и каждая центурия, по мере того как приглашали ее войти внутрь[640]640
  …каждая центурия, по мере того как приглашали ее войти внутрь… – Т. е. в так называемую saepta (загородка) или ovile (овчарня).


[Закрыть], не колеблясь избирала в консулы Фабия. Тогда наконец, уступая единогласному решению граждан, Фабий сказал: «Квириты! Да благословят боги то, что вы делаете и намерены делать. Впрочем, так как со мною намерены вы поступить согласно вашему желанию, то мне вы сделайте одолжение в выборе сотоварища: изберите, прошу вас, консулом вместе со мною Публия Деция, человека, известного мне дружелюбным отношением ко мне, как товарищ мой по должности[641]641
  …товарищ мой по должности… – В 308 году до н. э. – Примеч. ред.


[Закрыть], человека, достойного вас, достойного отца». Рекомендация показалась основательной: все оставшиеся центурии избрали консулами Квинта Фабия и Публия Деция.

В том году эдилы привлекли многих к суду за то, что они владели количеством земли бóльшим, чем то было установлено законом[642]642
  …чем то было установлено законом… – См. VI, 35.


[Закрыть]; почти никто не был оправдан, и на неумеренную жадность надеты были крепкие оковы.

14. В то время как новые консулы – Квинт Фабий Максим, избранный в четвертый раз, и Публий Деций Мус в третий [297 г.], – уговаривались друг с другом о том, чтобы одному взять на себя ведение войны с самнитами, а другому – с этрусками, и решали вопрос, сколько потребно войск на тот или другой театр военных действий, кто из них и для какой войны был более подходящим полководцем, прибыли послы от Сутрия, Непета и Фалерий; своим сообщением о том, что народы Этрурии держат совет насчет того, чтобы просить мира, они обратили всю тяжесть войны на Самний.

Выступив в поход, консулы повели свои легионы в Самний – Фабий через сорские пределы, а Деций через сидицинские, для того чтобы облегчить подвоз провианта и поставить неприятелей в бóльшую неизвестность насчет того, с которой стороны начнутся военные действия.

Едва вступив в пределы неприятелей, тот и другой начали там и сям опустошать их. Однако они производили рекогносцировки дальше, чем опустошение; поэтому не укрылось от них, что под Тиферном в потаенной долине выстроились неприятели, готовясь напасть с высот на римлян, если бы они вошли туда. Удалив обоз в безопасное место и оставив при нем небольшой гарнизон, Фабий предупредил воинов, что предстоит сражение, и, построив свое войско в каре, подошел к тому вышеупомянутому месту, где скрывался неприятель. Потеряв надежду застать врага врасплох, самниты и сами предпочли вступить в регулярное сражение, раз уже дело должно было решиться в открытую. Поэтому они спускаются в равнину и, скорее с отвагою, чем с надеждою, отдаются на волю судьбы. Впрочем, потому ли, что они собрали от всех самнитских племен, какие только были, отборные войска, или потому, что опасность, которой подвергалось благосостояние всего их государства, увеличивала их мужество, только и в открытом бою они произвели большое смятение.

Видя, что неприятель нигде не подается, Фабий приказывает военным трибунам, сыну своему Максиму и Марку Валерию, вместе с которыми он выбежал к передней линии, идти к всадникам и убеждать их постараться явить в этот именно день непобедимую славу их сословия, если они помнят хоть один такой случай, когда государство нашло себе поддержку в помощи всадников. В сражении с пехотой враги остаются непоколебимы: вся, последняя надежда заключается в атаке конницы! При этом он и самих посылаемых юношей, того и другого с одинаковою любезностью, осыпал то похвалами, то обещаниями. Впрочем, признавая необходимым в случае, если не будет иметь успеха и эта попытка атаки, действовать хитростью там, где бесполезны силы, он приказал легату Сципиону вывести из боевой линии гастатов первого легиона и отвести их кругом, как можно незаметнее, к ближайшим горам; затем, поднимаясь скрытыми от взоров местами, направить отряд вверх на горы и внезапно явиться с тыла у неприятелей.

Внезапное появление перед знаменами всадников, с трибунами во главе, произвело среди врагов замешательство немногим более сильное, чем среди своих. Непоколебимо стояло самнитское войско перед несшимися во весь опор отрядами конницы, и ни в одном месте нельзя было ни обратить его в бегство, ни пробиться через него. После того как попытка эта не удалась, всадники, отступив за знамена, вышли из сражения. Мужество неприятелей вследствие этого возросло, и первая линия не могла бы выдержать такого продолжительного сражения и увеличивавшейся вследствие самоуверенности энергии неприятелей, если бы вторая линия по приказанию консула не заступила место первой. Тогда свежие силы заставили наступавших уже самнитов остановиться, а показавшиеся вовремя на горах знамена и поднявшийся крик поразили не пустым только страхом умы самнитов. Дело в том, что и Фабий воскликнул, что приближается его товарищ Деций, и все воины кричали вне себя от радости: «Вот другой консул, вот легионы!» Заблуждение это, выгодное для римлян, поразило самнитов ужасом и заставило их обратиться в бегство: они боялись главным образом того, как бы другое войско, свежее и нетронутое, не смяло их, утомленных; и так как они кинулись бежать врассыпную, то убитых было меньше, чем можно было ожидать, принимая во внимание такую победу. Убито было 3400, почти 830 взято в плен, а военных знамен захвачено 23.

15. С самнитами еще до сражения соединились бы апулийцы, если бы консул Публий Деций [296 г.] не расположился против них лагерем при Малевенте, а потом, заставив выйти на сражение, не разбил их. Здесь также больше было бежавших, чем убитых. Убито было 2000 апулийцев. Пренебрегши этими врагами, Деций повел легионы в Самний. Здесь два консульских войска, переходя в разных направлениях с места на место, в течение пяти месяцев совершенно опустошили все. В Самнии было сорок мест, на которых стоял лагерем Деций, а где стоял другой консул – восемьдесят шесть, и остались не только следы вала и рвов, но памятники гораздо более приметные: запустелые и разоренные окрестности. Фабий взял также город Циметру; здесь было захвачено в плен 2900 вооруженных и убито в сражении приблизительно 930.

Отправившись отсюда в Рим для созыва комиций, Фабий поспешил окончить это дело. В то время как все центурии одна за другой избирали консулом Квинта Фабия, Аппий Клавдий, бывший консул, человек горячий и честолюбивый, выступив кандидатом и воспользовавшись как своим собственным влиянием, так и влиянием всей знати, стал добиваться избрания своего в консулы вместе с Квинтом Фабием не столько ради собственной чести, сколько для того, чтобы патриции снова получили в свои руки оба консульских места. Сначала Фабий отказывался, говоря относительно себя почти то же, что и в предыдущем году. Вся знать обступила его кресло и просила вырвать консульское достоинство из плебейской грязи и возвратить прежнее величие как этой почетной должности, так и патрицианским родам. Водворив молчание, Фабий речью, носившей нейтральный характер, успокоил волнение патрицианской партии: он-де допустил бы кандидатуру двух патрициев, если бы видел, что консулом избирают не его, а другого, теперь же он не допустит в комициях своей собственной кандидатуры, так как это было бы противозаконно, и не подает тем самого дурного примера! Таким образом, консулом вместе с Аппием Клавдием был избран из плебеев Луций Волумний; они были товарищами также и по первому консульству[643]643
  …по первому консульству. – В 307 году до н. э.; см. IX, 42.


[Закрыть]. Знать укоряла Фабия в том, что он уклонился быть товарищем Аппия Клавдия по должности, так как тот, без сомнения, превосходил его даром слова и опытностью в делах государственных.

16. По окончании комиций прежние консулы получили приказание вести войну в Самнии с продлением главного начальства над войском на шесть месяцев[644]644
  …с продлением главного начальства над войском на шесть месяцев. – Обыкновенно власть продлялась на год; такое лицо именовалось проконсулом.


[Закрыть]. Таким образом, и в следующем году, в консульство Луция Волумния и Аппия Клавдия, Публий Деций, оставленный своим товарищем в Самнии, еще будучи консулом, не переставал и сделавшись проконсулом опустошать поля до тех пор, пока окончательно не выгнал из страны так нигде и не вступившее в битву войско самнитов. Беглецы направились в Этрурию и потребовали собрания этрусских старейшин в расчете на то, что при помощи такой толпы вооруженных, присоединив к просьбам угрозы, они вернее добьются успеха, чем частыми безуспешными посольствами. Когда оно собралось, самниты поставили ему на вид, в течение скольких лет ведут они войну с римлянами за свободу. «Мы испробовали, – говорили они, – все средства, чтобы своими собственными силами вынести тяжесть такой войны; обращались также к слабым вспомогательным войскам соседних народов; не будучи в состоянии выносить войны, просили мира у римского народа и снова восстали, так как мир под условием рабства тяжелее, чем война для людей свободных. Одна, последняя надежда остается нам – на этрусков: мы знаем, что вы самый сильный народ Италии оружием, людьми и деньгами, что вы имеете соседями галлов, рожденных среди железа и оружия и отважных, как по собственной своей природе, так в особенности против римского народа, о котором хвастливо, и не без причины, говорят, что он был в их руках и откупился золотом[645]645
  …говорят, что он был в их руках и откупился золотом. – См. V, 48 сл.


[Закрыть]. Если есть у этрусков такое мужество, какое было некогда у Порсены[646]646
  …некогда у Порсены… – См. II, 9-13.


[Закрыть] и их предков, то вы, без сомнения, прогоните римлян из всех стран по сю сторону Тибра[647]647
  …по сю сторону Тибра… – С точки зрения этрусков; Тибр в прежнее время составлял границу Этрурии.


[Закрыть] и заставите их сражаться не за тяжелое для Италии владычество над ней, а за собственную безопасность. К вашим услугам здесь самнитское войско, готовое, снабженное оружием и жалованьем: оно тотчас последует за вами, даже если вы поведете его осаждать сам город Рим!»

17. В то время как самниты произносили в Этрурии эти хвастливые речи и так интриговали, отечество их страдало от войны с римлянами, которая велась в их стране. Дело в том, что Публий Деций, узнав через лазутчиков о выступлении самнитского войска, созвал военный совет и сказал: «Зачем блуждаем мы по полям, распространяя военные действия с одного селения на другое? Почему не напасть нам на город и укрепления? Никакое войско не защищает уже Самния: оно удалилось из своих пределов и само себя обрекло на изгнание?» С всеобщего одобрения он повел войско на атаку сильно укрепленного города Мурганции. Вследствие любви к вождю и надежды на бóльшую добычу, чем та, которая получалась при разграблении полей, воодушевление в воинах было так велико, что в течение одного дня они взяли этот город силою оружия. Там 2100 самнитов было окружено во время сражения и взято в плен; кроме того, было захвачено и множество другой добычи. Чтобы эта последняя не затрудняла своею громоздкостью движения армии, Деций приказал созвать воинов и сказать им: «Неужели вы хотите удовольствоваться одною этой победой и этой добычей? Хотите, чтобы надежды ваши соответствовали вашей доблести? Все города самнитов и имущество, оставленное в городах, принадлежат вам, так как вы наконец выгнали из страны легионы их, столько раз разбитые в сражениях! Продайте это и заинтересуйте купцов барышом, чтобы они следовали за войском, а я тотчас же еще предоставлю вам, что продать! Пойдем отсюда к городу Ромулее, где вас ожидает труд не больший, а добыча еще бóльшая!»

Распродав добычу и сами ободряя полководца, воины идут к Ромулее. Здесь также, не прибегая ни к осадным работам, ни к метательным орудиям, воины, лишь только знамена приблизились к стенам, быстро придвинули лестницы и, где каждому было всего ближе, забрались на стены: не удержала их никакая сила. Город был взят и разграблен. До 2300 было убито, 6000 взято в плен. Овладев огромной добычей, воины вынуждены были продать ее, как и прежнюю. Отсюда войско с чрезвычайною бодростью, хотя ему не было дано никакого отдыха, двинулось к Ферентину. Впрочем, здесь пришлось более потрудиться и подвергнуться большей опасности, так как и стены были защищаемы с величайшими усилиями, и местность была обеспечена укреплениями и своими природными свойствами. Но воины, привыкшие получать добычу, превозмогли все. До 3000 врагов было убито вокруг стен, а добыча отдана воинам.

Бóльшая доля славы взятия этих городов приписывается в некоторых летописях Максиму: передают, что Деций взял Мурганцию, а Фабий – Ферентин и Ромулею. Некоторые приписывают эту славу новым консулам, а иные – не им обоим, а одному Луцию Волумнию: ему-де досталось вести войну в Самнии.

18. Между тем как в Самнии совершались, под чьим бы то ни было личным предводительством и главным начальством, эти события, в Этрурии готовилась римлянам грозная война, в которой принимали участие многие народы. Зачинщиком ее был самнит Геллий Эгнаций. Этруски почти все решились воевать; их заразительный пример увлек за собою ближайшие к ним народы Умбрии; предложение платы подняло и галльские вспомогательные войска. Вся эта громада стекалась к лагерю самнитов. Когда в Рим дошла весть об этом неожиданном восстании, то, ввиду того что консул Луций Волумний со вторым и третьим легионами и 15 000 союзников уже отправился в Самний, решено было, чтобы в Этрурию шел, как можно скорее, Аппий Клавдий. За ним последовали два римских легиона, первый и четвертый, и 12 000 союзников; лагерь был разбит неподалеку от неприятелей. Впрочем, больше пользы принесло своевременное прибытие, чем какие-либо подвиги, достаточно умело или удачно совершенные там под руководством консула, так что страх перед римским именем остановил некоторые народы Этрурии, уже собиравшиеся было взяться за оружие. Много битв произошло на невыгодных позициях и в неблагоприятное время, и подаваемые ими надежды делали врагов опаснее день ото дня, воины уже почти потеряли веру в своего вождя, а вождь – в воинов.

В трех летописях я нахожу известие о том, что Аппий послал письмо к своему товарищу с целью призвать его из Самния. Но я не решаюсь выдавать это за верное, так как именно это обстоятельство и послужило предметом спора между консулами римского народа, уже вторично занимавшими одну и ту же почетную должность: Аппий говорил, что он не посылал письма, а Волумний уверял, что был вызван письмом Аппия. Уже Волумний овладел в Самнии тремя крепостями, где было убито до 3000 неприятелей и почти половина этого числа взята в плен, и, к величайшему удовольствию оптиматов, подавил внутренние волнения луканцев, вожаками и зачинщиками которых были плебеи и бедняки, отправив туда в качестве проконсула Квинта Фабия со старым войском. Предоставив Децию опустошение неприятельских полей, сам он со своими войсками отправился к товарищу в Этрурию. Прибытие его всеми было встречено с радостью; настроения же Аппия, по моему мнению, обусловливалось состоянием его совести: если он ничего не писал, то гнев его имел полное основание, если же он нуждался в помощи, то его притворство было делом низкой неблагодарной души. Дело в том, что, выйдя на встречу Волумнию и едва ответив на его приветствие, он спросил: «Все ли благополучно, Луций Волумний? В каком положении дела в Самнии? Какая причина заставила тебя удалиться с назначенного тебе театра военных действий?» Волумний отвечал, что дела в Самнии идут счастливо, а что пришел он, будучи вызван его письмом; если оно было подложно и в Этрурии нет надобности в нем, то он тотчас же, повернув знамена, уйдет назад. «Так уходи, – отвечал Аппий, – тебя никто не удерживает; совсем не к лицу тебе хвастаться тем, что ты пришел сюда подать помощь другим в то время, как тебя, может статься, едва хватает для войны, тебе порученной!» «Да обратит это Геркулес к доброму концу, – сказал Волумний, – пусть лучше пропадут даром труды мои, чем случится что-нибудь такое, почему бы для Этрурии недостаточно было одного консульского войска».