Текст книги "Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции"

Отправляясь в кругосветное путешествие с исследовательской целью на военном бриге «Бигль», Дарвин был ещё очень далёк от генерирования идей теории эволюции. Во время путешествия Дарвином был накоплен огромный фактический материал. Сам Дарвин расценивал путешествие на «Бигле» как главное событие в его жизни, определившее всю его последующую деятельность. Именно непосредственный контакт с природой в исследовательской деятельности, на использование которого позднее наслоились сообщения всех ведущих европейских натуралистов того времени, давал Дарвину своего рода подсказки для выдвижения и обоснования эволюционных идей.

Во время длительных стоянок «Бигля» в местах палеонтологических раскопок в Южной Америке Дарвин изучает останки вымерших животных в долине бразильской реки Параны в районе Байя-Бланка. Он приходит к выводу, что массовые вымирания животных произошли не в ходе глобальной катастрофы в соответствии с доктриной Кювье, а в результате длительной местной засухи.

Особенно поразило Дарвина сравнение ископаемого гигантского ленивца с довольно скромным по размерам современным ленивцем, сходным со своим дальним предшественником по своему строению. Уже это со всей очевидностью подводило к мысли о происхождении современных видов от ископаемых предков. Эта мысль подтвердилась находками ископаемых муравьедов, броненосцев и других животных. Среди палеонтологических находок были представлены и ныне вымершие ископаемые животные, которые сочетали в себе признаки нескольких современных видов. Дарвин сразу же записал в своём дневнике, что эти факты, возможно, когда-нибудь прольют свет на появление и исчезновение организмов на поверхности Земли.

Огромное значение имело для Дарвина как учёного посещение Галапагосских островов. Особое внимание Дарвин обратил на галапагосских вьюрков, которых теперь называют дарвиновыми На трёх островах Галапагосского архипелага Дарвин обнаружил и описал четыре типа вьюрков, каждый из которых характеризуется определённой формой клюва и ограничивается определённым ареалом распространения. Именно эти маленькие птички навели Дарвина на мысль о разновидностях, из которых могут образовываться новые виды.

Весьма заинтересовало Дарвина и явное сходство фауны Галапагоссов с фауной Южной Америки, от которой эти острова отстоят на 950 км, и фауны островов Зелёного Мыса, находящихся ближе к Африке – с фауной Африканского континента. Дарвин предположил, что животные, обитающие на Галапагосских островах, представляют собой потомков южноамериканских форм, изменившихся под давлением среды, а обитатели островов Зелёного Мыса – трансформировавшиеся потомки представителей африканской фауны.

Так вызревали трансформистские взгляды Дарвина, которые предшествовали становлению эволюционного мировоззрения. Другим предшественником дарвиновского эволюционизма был историзм, примененный к изучению живой природы. Исходным же зерном историзма явилось применение Дарвином сравнительно-исторического метода к воссозданию процессов трансформации материковых фаун. В этом Дарвин шёл по стопам Лайеля, применившего аналогичный метод к воссозданию истории геологических отложений.

Сравнив животных мир Южной Америки с Северной, Дарвин приходит к выводу, что в далёком геологической прошлом они были ближе друг другу, в них обитали сходные формы живых существ, но вследствие усиливающейся изоляции, особенно в связи с образованием в Мексике непроходимой горной гряды, их связь утратилась и различия накапливались, пока не привели к нынешнему глубокому расхождению.

Конечно, фактической поддержки, накопленной в путешествии, было ещё недостаточно для создания системы эволюционного объяснения явлений живой природы. Но Дарвин не был бы Дарвином, если бы он шёл в своих выводах только индуктивным путём, если бы он не был способен переходить от горстки фактов к гениальным обобщениям, а светом, проливаемым этими обобщениями, освещать и проявлять огромное количество фактов, накапливаемых во всём мире другими исследователями.

Вернувшись в 1836 г. в Англию, Дарвин работает над приведением в порядок собранных в путешествии коллекций и публикует некоторые результаты проведенных эмпирических исследований. Уже с 1837 года в рабочих тетрадях Дарвина появляются замечания, свидетельствующие о вызревании эволюционистских взглядов. О эти маленькие юркие вьюрки! Они снова и снова вспоминаются Дарвину и заставляют задуматься о причинах расхождений присущих им морфофизиологических признаков. Как отмечал Дарвин в своём сочинении «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль», эти четыре разновидности вьюрков выглядели таким образом, что можно было наглядно представить: был взят один вид и модифицирован в различных целях. Сама природа пробивала бреши в прежних креационистских убеждениях. Разве можно было допустить, что творческая сила Провидения создала для каждого острова новый тип вьюрка? Рушилось представление о неизменности видов и вызревало убеждение, что виды происходят один от другого, родительского, естественным путём, путём расхождения признаков и преобразования разновидностей в новые виды.

Но нужно было выявить механизм этих преобразований, показать закономерности происхождения видов. Виды изменяются, а не остаются неизменными со дня творения, как думали раньше, Это ясно. Но как и почему это происходит? На этот вопрос Дарвин упорно и методично ищет доказательные ответы, которые и сложились в теорию эволюции.

В своих работах, посвящённых подведению итогов путешествия на «Бигле» Дарвин идёт по пути, проложенному Лайелем для исследования геологических напластований на земной поверхности. Этот путь открывал новые горизонты исследований, внося историзм в изучение форм земной природы. Но этот историзм был ограничен простой констатацией последовательности изменений. Не забудем, что Лайель с открытой неприязнью воспринял идеи трансформизма в биологии, генерируемые французской школой трансформизма, высшим достижением которой был эволюционизм Ламарка.

Нужно было идти более дальним путём, и Дарвин нашёл этот путь не в естественной, а в социальной науке, в сочинениях Мальтуса и Адама Смита. Модель для объяснения явлений биологической трансформации была импортирована не редукционистским путём, не из физики, химии или геологии, а путём применения к биологии последних достижений социальных наук. При этом достижения созданной Дарвином теории биологической эволюции значительно превосходили по своему научному значению и эволюционному содержанию как весьма незрелую и консервативную социологическую доктрину Мальтуса, так и теорию основателя английской политической экономии Адама Смита. Дарвин использовал их лишь как трамплин для высочайшего взлёта научной мысли, для такой мобилизационной инновации в сфере научно-теоретического исследования, которая сравнима разве что с переходом от господства рептилий к доминированию млекопитающих в истории земной жизни.

Чрезвычайно важным для создания целостной эволюционной теории в биологии было влияние, оказанное философским эволюционизмом Г. Спенсера, который, опираясь на идеи Дарвина и всю систему естественных и социально-гуманитарных наук сделал первую попытку создания общей теории эволюции и возвёл понятие эволюции в ранг общенаучной и одновременно философской категории. Если влияние Дарвина на Спенсера очевидно, то влияние Спенсера на Дарвина обычно недооценивается, как и роль Спенсера в социальной адаптации и пропаганде дарвинизма. Если бы Спенсер не распространил понятие эволюции на всю систему наук, мировоззренческое значение дарвиновской теории эволюции ограничилось бы рамками трансформации биологических видов. Спенсеру удалось развернуть доказательную базу дарвиновской теории эволюции на весь Космос, придать ей глобальный, универсальный характер, применить её к формированию либерального подхода в социологии и к объяснению социальных процессов, в целом избегая той вульгаризации и антигуманных трактовок, которые были свойственны сторонникам социал-дарвинизма.

Рассматривая доказательную базу теории Дарвина, не следует забывать о том политической резонансе, который вызвал произведенный на её основе переворот в науке и научном мировоззрении. Либеральные круги образованного общества во всём мире встретили эту теорию с нескрываемым восторгом, тогда как противостоящие им консервативные круги, как могли, сопротивлялись её воздействию на умы и пытались устроить ей обструкцию. Убедительная сила дарвиновской теории даже повлияла на политическую обстановку в европейских странах. Она укрепила позиции либералов (вигов) на выборах в британский парламент и ослабила позиции консерваторов (тори). Распространение дарвиновского учения в Европе и США способствовало переходу на либеральные позиции значительной части научной интеллигенции, профессуры, студенчества. При этом либерализм избавляется от радикальной, революционаристской догматики, принимает эволюционный, реформистский характер.

Сам Дарвин, создавая и пропагандируя свою эволюционную теорию, постоянно учитывал опасность политической реакции со стороны консервативных кругов. Он очень дорожил своей научной репутацией и статусом достойного члена консервативного британского общества, имея все основания считать, что консервативные круги сделают всё возможное, чтобы опорочить его теорию, объявить его воинствующим безбожником и идеологическим наследником французского якобинства, или же просто чудаковатым фантазёром, как это произошло во Франции с Ламарком.

Это побуждало Дарвина быть крайне осторожным в своих высказываниям и всемерно укреплять доказательную базу своих научных исследований. Он склонен даже не просто опираться на результаты исследований других учёных, он пытается как бы укрываться за их авторитеты от зубодробительной критики своих идеологических противников, которые видели в теории эволюции сплошную крамолу, но всё же опасались прослыть ретроградами и противниками конкретной науки.

Весомым аргументом в борьбе за существование дарвиновской биологической теории эволюции было её практическое значение. Консервативные землевладельцы, готовые смешать с грязью эту крамольную теорию для защиты социальных устоев британского общества, были уже настолько проникнуты экономическим прагматизмом, что отнюдь не собирались рискнуть своим материальным благосостоянием, чтобы отвергнуть те выгоды, которые обещало им использование наработок Дарвина, касающихся, например, роли червей и других биологических организмов в удобрении почвы и других следствий дарвиновского вклада в биологию. Это обеспечивало известную лояльность в отношении к личности Дарвина, сдерживало проявление антидарвиновских эмоций и даже в какой-то мере пробуждало проявление патриотических чувств, учитывая растущую популярность научных трудов своего соотечественника во всём мире.

Всё это мы должны иметь в виду при ответе на вопрос о том, почему Дарвин так долго колебался и затягивал опубликование уже вызревшей в его мозгу эволюционной теории. Он должен был настолько укрепить свои выводы и сделать их доказательную базу настолько убедительной, а также придать своей теории настолько недоступную извращённому истолкованию форму, что подготовка теории к публичному распространению заняла долгие годы. И всё же в той буре, которая разразилась после опубликования «Происхождения видов» в 1859 г. дарвиновской популярности как учёного сопутствовало немало холодных ветров. Так, знаменитый английский философ Томас Карлейль, донельзя возмущённый этой подрывающей устои общества теорией, разразился тирадой: «Я знал три поколения семейства Дарвинов. И все они были атеистами!».

Всячески избегая обвинений в атеизме, Дарвин стремился придать своим научным сочинениям такую форму, чтобы они не оскорбляли чувства верующих, не позволяли сталкивать лоб в лоб научную теорию с религиозными убеждениями. Это было тем более важно для него, что его жена и верная подруга, самоотверженно ухаживавшая за ним в период обострения его вечного нездоровья, была глубоко верующей христианкой. Она прощала атеистические эволюционистские убеждения Дарвина, говоря себе, что самоотверженный труд её мужа на благо науки, на благо Англии не может не быть угоден Богу.

Уже в 1839 г. Дарвин сформулировал основную идею своей теории эволюции – концепцию естественного отбора. С этого момента он неустанно работает над развитием теории, расширением её доказательной базы, обоснованием основным положений, преодолением собственных сомнений и предупреждением возможных возражений со стороны оппонентов. В 1842 г. он создаёт рукописный набросок теории естественного отбора объёмом 35 страниц. В 1844 г. он пишет расширенный вариант рукописи, составляющий уже 230 страниц. К 1856 г. основные положения теории уже сформулированы, необходимые обоснования этих положений подобраны, хотя ещё и не систематизированы должным образом. В 1858 г. рукопись разрослась неимоверно, сотни страниц заняли только документированные материалы, позади годы экспериментов с различными растениям, голубями в собственном поместье. Но Дарвин всё ещё не решается бросить вызов общественному мнению опубликованием своей «безбожной» теории. Как общество воспримет эту новаторскую теорию, порывающую не только с прежними основами биологии, но и с прочно устоявшимися духовно-нравственными принципами и социально-идеологическими институтами своего общества, своей эпохи.

Дарвин отнюдь не был революционером и больше всего опасался променять репутацию солидного учёного и представителя социальной элиты на известность в качестве ниспровергателя основ и либерального бунтаря образца 1793 г. во Франции или 1848 г. во всей континентальной Европе. Борьба Дарвина с самим собой одновременно с его увлечённым совершенствованием доказательной базы своей теории продолжалась до того момента, как он получил письмо от молодого зоолога Альфреда Уоллеса, в котором содержалась статья с изложением основ теории естественного отбора.

В письме содержалась просьба ознакомиться со статьёй, и если она заслуживает внимания, направить её с соответствующей рекомендацией сэру Чарльзу Лайелю для опубликования в трудах британского Линнеевского общества. Почему статья Уоллеса была направлена именно Дарвину? Это была отнюдь не счастливая случайность. Дарвин находился в переписке со всеми сколько-нибудь известными натуралистами Европы и США, стремясь подкрепись доказательную базу своего исследования их наблюдениями, экспериментальными данными и авторитетными суждениями.

Уоллес никак не мог рассматриваться как конкурент Дарвина или как соавтор теории эволюции. Его статься отражала тот уровень понимания роли естественного отбора и борьбы за существование, на котором сам Дарвин находился ещё в 1842 году, когда составил свой 30-страничный набросок, а отчасти – в 1844 г., когда в письме Джозефу Гукеру уличал самого себя в нескромности и самомнении, поскольку ему кажется, что он открыл простой способ, на основе которого можно объяснить приспособление видов.

Статья Уоллеса называлась «О наклонности разновидностей безгранично удаляться от первоначального образа». Её доказательная база была узкой и слабой, она не шла ни в какое сравнение с собранными Дарвином фундаментальными материалами, отражавшими поистине глобальный характер исследования живой природы и содержавшими тысячи примеров развития природы на всём земном шаре.

Однако, прочитав статью Уоллеса, Дарвин понял, что медлить дальше нельзя. Нужно сделать главный в его жизни выбор. Нужно или вовсе отказаться от приоритета в совершённых им открытиях и предоставить его мальчишке, который и понятия не имел о том гигантском более чем двадцатилетнем труде, итогом которого были и некоторые совпадавшие со статьёй Уоллеса выводы, или рискнуть своей репутацией респектабельного джентльмена и преподнести обществу труд всей его жизни, который может произвести впечатление бомбы, разорвавшейся под фундаментом социального здания.

Выбор был невелик. Слишком нелегко было смириться с участью заурядного исследователя специалиста по усоногим ракам, ничего существенного не совершившего в этой жизни и получившего скромную известность решением второстепенных проблем. Но главным для Дарвина были не его личные амбиции, а его неуёмное стремление к открытию истины и её распространение в мире. Он мог запросто бросить письмо Уоллеса в мусорную корзину и отстоять свой приоритет, отбросив столь слабого конкурента. Но не таков был Дарвин.

Даже получив письмо Уоллеса, он всё ещё продолжал колебаться и обсуждать с друзьями вопрос о том, а не предоставить ли Уоллесу право первородства в опубликовании концепции естественного отбора. Однако Чарльз Лайель и Джозеф Гукер и слышать не хотели о подобном решении. Статья Уоллеса свидетельствует о том, что какие-то учёные во всём мире могут прийти к подобным же выводам и заявить о своём приоритете. А вдруг французы, эти вечные конкуренты англичан, или, упаси Бог, немцы, уже наступают Дарвину на пятки, и честь открытия уплывёт в континентальную Европу? Тогда слабая статья Уоллеса отнюдь не спасёт добрую старую Англию от утери приоритета в открытии закономерностей живой природы.

И тогда под давлением этих соображений было найдено компромиссное решение: опубликовать в трудах Линнеевского зоологического общества рядом со статьёй Уоллеса статью Дарвина «Об изменении органических существ в естественном состоянии; о естественных способах отбора; о сравнении домашних рас с истинными видами». Обе статьи вышли из печати в 1858 г. и прошли почти незамеченными научным сообществом, за исключением нескольких одобрительных отзывов в научных журналах.

И тогда Дарвин решает перейти Рубикон. Он буквально набрасывается на работу по завершению окончательного оформления своих идей и приданию им максимально убедительной и доказательной формы выражения В результате появляется рукопись книги «Происхождение видов путём естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь». Книга была написала всего за 8 месяцев и опубликована 24 ноября 1859 г., т. е. через 20 лет после начала работы над созданием этой грандиозной теории. Все 1250 экземпляров первого лондонского издания были раскуплены за несколько дней.

Именно с этого момента, с осени 1859 года начинается распространение в мире научно-эволюционного мировоззрения. Значение этой книги далеко перешагнуло рамки биологической науки. Она стала флагманом миропонимания новой эпохи, знаменем борьбы за существование объективных взглядов на мир, противостоявших застарелым предрассудкам, мифологическим и утопическим верованиям.

Книга Дарвина произвела мировую сенсацию отнюдь не только потому, что содержала величайшую инновацию в сфере объяснения живой природы. Она провозглашала детерминированность всякой жизни закономерностями и силами, коренящимися в самой жизни, а не вмешательством некоего внешнего по отношению к ней, командующего ею Существа. Она освобождала человека от рабской зависимости по отношению к внешним от него мистическим силам, которых он страшится и которых не понимает.

Либеральные круги всех европейских стран и США нашли в ней новое мощное оружие в их борьбе против феодальных устоев, консервативных взглядов, отсталых общественных институтов. Внеся фундаментальный вклад в становление научно-эволюционного мировоззрения, эта теория открыла и новый этап на пути, проложенном великими гуманистами эпох Возрождения и Просвещения. Освобождая общество от «привидений» довлевшего над ним средневекового варварства, она вносила весомый вклад ещё и в идеологическое обоснование развития институтов демократии. Недаром обскуранты всех мастей так ополчились на эту теорию и её создателя. Ведь после её создания их мифологические и утопические построения в сфере идеологии уже не могли претендовать на истину.

Дарвин предвидел тот скандал, который разразится после выхода его великой книги. Но он явно преувеличил силы обскурантов, их способность противостоять влиянию этой книги и организовать травлю её идей или даже репрессивные меры против её автора. Время костров инквизиции осталось в прошлом, а ультраконсерваторы, завопившие о вредности и безнравственности книги, под мощным напором представителей образованного общества, с восторгом встретивших её идеи, были вынуждены занять оборонительные позиции. Им практически нечего было ответить на мощную доказательную базу дарвиновского учения, вобравшего в себя практически все знания своей эпохи, которые были или могли быть добыты о живой природе и её развитии.

На глухое ворчание староверов сторонники эволюционного мировоззрения отвечали фактами и доказательными положениями, которым просто нечего было противопоставить. Сформировался круг выдающихся пропагандистов и продолжателей нового учения, возникло мощное движение дарвинистов во всех развитых странах того времени, выделились лидеры этого движения – Томас Гексли (Хаксли) в Британии, Эрнст Геккель в Германии, целый ряд выдающихся последователей Дарвина в США и России. Слава Дарвина и его влияние в научных кругах росли, можно сказать, в геометрической прогрессии. И хотя Дарвин во всей своей новаторской книге ни разу не употребил слова «эволюция», его последователи во всём цивилизованном мире очень скоро сделали это понятие как бы знаменем движения дарвинистов. Особую роль в систематизации эволюционного учения и в распространении этого понятия сыграл философ Герберт Спенсер.

Книга совершенно изменила положение Дарвина в научном мире. К нему не только пришла мировая слава, для многих приверженцев он сделался оракулом научных истин, многие поверили в его непогрешимость. Его вынужденное хронической болезнью отшельничество в собственном поместье вызвало паломничество к нему профессоров, людей науки, образованных людей из самых различных стран мира. Многие просто хотели причаститься к его мудрости, почитая его как воплощение истины, и не только в сфере биологической науки.

А с другой стороны поднялась волна критики, и не только со стороны креационистов, но и со стороны ламаркистов, представителей других научных, школ, не принявших теорию Дарвина, стремившихся найти в ней натяжки и затруднения. Но критика только способствовала развитию и укреплению доказательной базы дарвиновского учения.

Уже при своём создании это учение опиралось на целый ряд предпосылок не только теоретико-методологического, но и практического характера, опора на которые резко отличала доказательную базу дарвинизма от «музейной» доказательной базы учения Ламарка и его последователей.

Уже в первой половине XIX века сельское хозяйство Британии при всём консерватизме местных землевладельцев стало с возрастающей эффективностью использовать научные методы и результаты научных исследований. Причиной этого явления была возрастающая конкуренция производителей сельскохозяйственной продукции при относительно низком плодородии почвы и сложных климатических условиях острова по сравнению с континентальной Европой. Этому способствовало также развитие предпринимательства во всех сферах жизни английского общества и расширение колониальной империи, побуждавшей предприимчивых британцев перемещаться во все стороны света.

Особую роль в развитии сельского хозяйства Англии заняла практика селекции. Английские селекционеры первой половины XIX века не только обобщили почти 150-летний опыт гибридизации, но и разработали методологию искусственного отбора, позволявшую в самые короткие сроки получать растения и животных с заранее определёнными признаками. Возможности искусственного отбора, наглядно продемонстрированные не только на опытных делянках, но и в большом множестве растениеводческих и животноводческих хозяйств, подсказали Дарвину идею естественного отбора и послужили бесспорным доказательством жизнеспособности идей, предложенных читающей публике в книге «Происхождение видов».

В шестой главе пятого издания этой книги Дарвин рассматривал те затруднения, с которыми столкнулась его теория и отвечал на критические замечания своих коллег и оппонентов. Некоторые из этих затруднений Дарвин признаёт настолько серьёзными, что они приводили его в сомнение и трепет. Однако в конечном счёте он сумел подыскать определённый выход из каждой из них и дать им объяснения, не выходящие за раки его теории. Поэтому часть из них он считает только кажущимися, а остальные, будучи действительными, всё же не опровергают, как он может судить, основы теории (Там же, с. 167).

Между тем затруднения, вставшие перед теорией Дарвина, были действительно очень серьёзны и не давали ему покоя даже после того, как ему удалось приискать некоторые объяснения в рамках теории, носившие однако, скорее характер оправдательных предположений, а не доказательных выводов, расширяющих поле приложения этой теории и её объяснительные возможности. Дарвин подразделяет эти затруднения на четыре основных группы.

Первое из этих сгруппированных затруднений в классической формулировке Дарвина звучит следующим образом: «Если виды произошли от других видов путём незаметных переходов, то почему же мы не видим повсюду бесчисленных переходных форм? Почему вся природа представляет не хаос, а, наоборот, все виды, как мы это видим, хорошо разграничены?» (Там же).

Ранее, как мы видим, Дарвин, как и Ламарк, отрицал чёткую разграниченность видов, утверждал их относительность и подвижность, а здесь, явно противореча самому себе, признаёт их системную разграниченность и, соответственно, устойчивость. В самом деле, отсутствие такой устойчивости было бы катастрофой для живой природы. Попав в сколько-нибудь иные условия и приспособившись к ним, легко изменяющиеся виды образовывали бы переходные формы и быстро теряли генетические связи с исходными формами, не имея возможности при скрещивании с ними давать плодовитое потомство. Через определённое время способность к размножению при скрещивании бесчисленных форм была бы вообще утрачена.

Дарвин выходит из этого затруднения без вреда для своей теории следующим образом. Он объясняет, что процесс изменчивости и образования новых разновидностей в условиях естественного отбора протекает крайне медленно (в отличие от условий искусственного сознательного отбора, дающего быстрые результаты, поскольку отбор совершается на основе конкретных целей, поставленных человеком). Что касается промежуточных разновидностей, то их существование с очень большой вероятностью окажется скоротечным, поскольку они, будучи менее приспособленными будут вымирать, убираясь отбором, а длительное существование при мелких изменениях ожидает лишь окончательные, наиболее приспособленные формы, которые и образуют устойчивые виды.

Именно поэтому переходные формы не отражаются или почти не представлены в палеонтологической летописи, которая к тому же является отрывочной и не даёт достаточно полных представлений о переходах от одних форм к другим.

Дарвин совершенно верно отвечает здесь на возражения скептиков против своей теории, а также и на возражения креационистов, которые от времени Дарвина и вплоть до нашего времени сделали отсутствие явных переходных форм едва ли не главным аргументом против теории эволюции. Однако, как нам представляется, в наше время можно существенно дополнить Дарвина и сделать доказательную базу эволюционизма ещё более убедительной.

Ибо не отбором единым с его случайными отклонениями задаётся направленность развития жизни и всех её многообразных форм. Борьба за существование требует максимальной мобилизации сил и постоянной биологической работы для удовлетворения потребностей каждого живого существа, его выживания и оптимизации жизнедеятельности. Биологическая работа, совершаемая каждым живым существом в определённой среде, так же направленна и избирательна, как и труд человека, совершенствующего сознательный искусственный отбор нужных ему признаков растений и животных путём оставления на потомство особей с этими признаками. Именно это и служит мощным ускорителем изменчивости, формирующей эти признаки.

В дикой же природе таким ускорителем выступает биологическая работа. Выживают и дают потомство с наибольшей вероятностью особи, наиболее работоспособные, вырабатывающие с использованием своих наследственно закреплённых свойств признаки, наиболее благоприятные для выживания в изменяющейся среде. Они-то и поддерживаются отбором. Поэтому изменчивость и преобразование (трансформация) форм может происходить с совершенно разными скоростями: очень медленно при однотипном характере и содержании биологической работы в относительно устойчиво изменяющихся условиях среды, при которых естественный отбор как бы уподобляется бессознательному искусственному отбору и выживают лучшие, т. е. наиболее приспособленные к этой среде, и очень быстро, когда изменяется сама среда, предрасполагая к изменению характера и содержания биологической работы.

В последнем случае естественный отбор уподобляется сознательному, целенаправленному искусственному отбору и поддерживает уже не относительное постоянство признаков, а выработку принципиально нового набора признаков как наследственным путём, усиленной работой генетических структур, так и тренировкой органов, их сверхинтенсивной работой и наработкой приспособлений, способствующих освоению этой среды. При этом все неудачные, неподходящие наборы признаков очень быстро, а иногда и практически мгновенно уничтожаются в процессе отбора, так что промежуточные звенья не только становятся редкими, но часто даже не возникают. В таких случаях в палеонтологической летописи представлены не промежуточные формы, а разнообразные отклонения, которые не дают возможности их идентифицировать в качестве промежуточных форм. К тому же окончательные формы, приобретя мобилизационную инновацию и очень значительные преимущества в борьбе за существование, могут в дальнейшем размножаться в геометрической прогрессии и быстро распространяться при временном отсутствии естественных врагов, тогда как не достигшие достаточно высокого уровня приспособительности, будут в такой же прогрессии вымирать.

Непрерывность эволюции проявляется не в том, что образование видов должно проходить ряд последовательно изменяющихся форм, а в том, что мелкие количественные изменения по Дарвину, накапливаясь в той или иной разновидности, в конечном счёте образуют последовательный качественный переход, выражающийся в разрыве постепенности, в структурно-организационном преобразовании этой разновидности в устойчивый вид. Такой переход, получивший в философии название скачка, происходит вразрез с тезисом Лейбница «природа не знает скачков», которому следовали и Ламарк, и Дарвин при описании и объяснении преобразований видов. Отсюда их убеждённость в неизбежности наличия непосредственных переходных форм, по которым можно напрямую отследить количественное изменение признаков.