Текст книги "Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции"

Механизм возникновения таких преобразований авторы представляют следующим образом:

«Общий план развития организма – его тип, определяется на ранних стадиях развития. Следовательно, изменения общего плана – макромутации – также должны затрагивать ранние стадии… Основными формами резких скачкообразных новообразований являются различные типы онтогенетических гетерохроний, появление которых вызвано изменениями в генетической регуляторной системе» (Там же).

Такой сценарий видообразования принят, как уже отмечалось, многими сальтационистами. Его достоинством является понимание роли скачкообразных изменений и важности эволюционной эмбриологии в моделировании хода видовых преобразований. Но недостатки явно перевешивают достоинства. Крупные мутации резко снижают жизнеспособность и конкурентоспособность особей, их шансы оставить потомство. И даже когда это все же не препятствует размножению, потомки маложизнеспособных особей рано или поздно вымирают даже в самой благоприятной для них среде, как это происходило с анконской породой овец при тщательной заботе и уходе со стороны человека.

К тому же умозрительность подобного сценария, его бездоказательность и непроверяемость опытом связана с тем, что крупные мутации, ведущие к видообразованию, никогда не обнаруживались в практике натуралистических исследований, которые со всей тщательностью проводятся уже более столетия. Понимая это, авторы работы пытаются увязать макромутационизм с механизмом мутирования, который они исследуют в этой работе. Они пишут:

«Но подобные изменения могут регулироваться в ходе дальнейшего развития таким образом, чтобы не отражаться на взрослом организме, образуя фонд скрытой изменчивости» (Там же).

Единственным путем, на котором такое сокрытие крупных мутаций и их уродующего воздействия во взрослом организме является неотения, т. е. сбрасывание периода взрослого развития и обретение половой зрелости и взрослого состояния в инфантильный период развития организмов. Но неотения – довольно редкое явление, присущее весьма примитивным видам, и распространять ее на все процессы видообразования по меньшей мере некорректно. К тому же, неотения не приводит к прогрессу в развитии. Как и любой геноцентрический мутационизм, подобная точки зрения заводит в тупик и не может способствовать зарождению какой-либо исследовательской программы, которая могла бы не только проверить подобные умозрительные предположения, но и способствовать дальнейшему продвижению теории видообразовательных процессов.

Для нас очевидно, что изучать видообразование без исследования преобразований мобилизационных структур организмов и их генетических систем под влиянием осуществляемой ими биологической работы – значит вечно оставаться в заколдованном кругу геноцентрических умозрений, сводя живую жизнь к физико-химическим процессам в молекулах ДНК. Порочность подобных взглядов, их тупиковость становится все более очевидной с каждым новым шагом в развитии самой генетики. Геноцентрические установки мышления теоретиков мешают видеть очевидное, побуждают трактовать его как некую видимость, тогда как на самом деле видимостью является геноцентрический характер видообразовательных преобразований.

Нельзя забывать о том, что органеллы и ядра клеток являются органами целостного организма, а не техническими устройствами, развивающимися совершенно независимо от него. Это – главная методологическая ошибка представителей всех форм геноцентризма, продиктованная давлением на умы абсолютизацией успехов генетики XX века и естественным отбором научных концепций в их постоянной борьбе за существование. Это и вызвало прискорбное и для ученых недопустимое забвение того, что генетические процессы в ядрах и органеллах клеток не абсолютно отрезаны вейсмановским барьером от работы целостного организма, что они регулируются и корректируются через коммуникационные связи клеток сигналами, поступающими от других клеток в процессах межклеточных взаимодействий. У растений эти процессы совершаются посредством вещественных субстратов, что обеспечивает чувствительность и раздражимость. У животных же, даже самых примитивных, они происходят не только через вещественные субстраты – ферменты – но и в виде потоков информации, поступающих по проводникам электричества – нейронным сетям.

Физиологами давно замечено сходство в этом отношении нейронных сетей с человеческими техническими линиями связи, но геноцентрическая парадигма, оставаясь глухой и слепой к давлению межклеточных взаимодействий на генетические процессы, не допускает их влияния на технику преобразований ДНК.

Весьма характерно, что, оставаясь в своих теоретических воззрениях в рамках геноцентрической парадигмы, авторы работы приходят к пониманию ведущей роли нейронных сетей в эволюции организмов. Анализируя собственные экспериментальные данные о радиорезистентности геномов клеток различных организмов и сопоставляя их с данными о размерах геномов этих организмов, авторы пришли к выводу, что эти данные отражают тенденцию крупнейших эволюционных преобразований генома в ходе прогрессивной эволюции (Там же, с. 201).

Эта тенденция заключается в повышении структурной сложности геномов при одновременном снижении их информационной емкости, что позволяет сохранять надежность функционирования генетического аппарата. Тем самым происходит оптимизация размеров геномов посредством сбрасывания генетического материала, который оказывался нейтральным и не участвовал в реализации инновационной генетической программы (Там же, с. 203). По мере сокращения информационного балласта геномов, полагают авторы работы, происходит повышение информационной емкости нейронных сетей при усложнении нервной системы и соответствующем повышении ее эволюционной роли.

«По грубым оценкам, – отмечают Б. Сарапульцев и С. Гераськин, – информация, хранящаяся в ДНК, по крайней мере, на два порядка меньше той, которая необходима для описания нейронных сетей в коре головного мозга человека. Не вызывает сомнений, что появление на арене жизни структурных ассоциаций нейронов резко повысило адаптивные возможности их обладателей и по сути перевело ход дальнейшей эволюции в плоскость естественного отбора нейронных сетей» (Там же, с. 199).

Итак, даже геноцентрическая ориентация научного мышления не помешала авторам работы под давлением фактов признать, что прогрессивная эволюция связана с повышением роли нервных систем и посылаемых ими электрических импульсов в информационном обеспечении эволюционных процессов. А это означает не что иное, как подтверждение, пусть и на базе довольно ограниченного экспериментального материала, возможности влияния информационных процессов, протекающих в соматических структурах взрослых организмов в процессе их биологической работы, на состояние геномов не только соматических, но и половых клеток, и содержащихся в них программ размножения.

Это в свою очередь не может не оказывать влияния на ход онтогенеза, а соответственно, и на видообразовательные процессы. Тем самым обнаруживается канал проницаемости барьера Вейсмана и находится подтверждение идеи Дарвина о пангенезе, отвергнутая даже его современниками.

Достаточно перспективным представляется использование в современной теории видообразования теории стрессов, разработанной канадским ученым Гансом Селье. Селье впервые применил понятия стресса и стрессора ещё в 1936 году, произведя эти понятия от английского слова, обозначающего напряжение. Под стрессорами он понимал факторы, вызывающие стресс.

Селье определял стресс как «общую неспецифическую нейрогормональную реакцию организма на любое предъявляемое ему требование» (Селье Г. Стресс без дистресса – М.: Прогресс, 1979 – 284с., с. 27), а также как «совокупность всех неспецифических изменений, возникающих под влиянием любых сильных воздействий и сопровождающихся перестройкой защитных систем организма» (Селье Г. На уровне целостного организма – М.: Наука, 1972 – 186с., с. 116).

В сущности, стресс представляет собой изменение биологической работы организма в ответ на экстремальное изменение внешних условий, сопровождающееся интенсивной перестройкой функционирования его мобилизационных структур.

Сама идея стресса была выдвинута ее создателем применительно к человеку и животным с высокоразвитой нервной системой, однако, в конечном счете, это понятие было распространено в научной литературе на любые организмы и клеточные структуры для характеристики их реакций на экстремальные воздействия. Пришло осознание того, что способность к стрессу неотделима от жизненных процессов любого уровня, является неотъемлемым свойством жизни.

Стресс как нейрогормональная реакция организмов с развитой нервной системой представляет собой мобилизационный процесс, характеризующийся, прежде всего, резкой, скачкообразной активизацией работы желез внутренней секреции. Именно этот процесс в первую очередь исследовал Ганс Селье с нейрофизиологической точки зрения.

Результаты этого исследования нашли широчайшее применение в физиологии и медицине. И лишь значительно позднее стали осознаваться возможности их использования в эволюционной биологии. Особенно перспективным с точки зрения накопления потенциала эволюционных преобразований многим исследователям представляется хронический стресс, возникающий в необычных для представителей данного вида условиях среды.

В самом деле, поскольку механизм стресса заключается главным образом в перестройке системы выработки гормонов и ферментов, необходимых организмам для выживания в экстремальных условиях, логично предположить, что в состояниях хронического стресса, охватывающих большие группы особей определенных видов при наступлении таких условий, резкие изменения гормонально-ферментативных систем родителей будут вызывать соответствующие изменения хода онтогенеза их потомства.

И хотя в состояниях хронического стресса вполне возможно возрастание интенсивности мутагенеза, индуцируемого нарушениями нормальной работы организмов, мутации такого рода будут скорее мешать эволюции, чем выступать источником эволюционных новшеств. Главную роль будут играть воздействия повышенного выброса гормонов и ферментов на регуляторные гены и работу фенотипов при межклеточных взаимодействиях и специализации клеток.

Мы, однако, далеки от того, чтобы признать хронические стрессовые состояния ведущим фактором эволюции. Чтобы эволюционные преобразования совершились, а не произошло полного вымирания видов под действием вредных стрессов (именуемых по Селье дистрессами), необходимо направленное изменение всего комплекса осуществляемой видом биологической работы, а не только той, что связана с гормональной активностью. Для этого особи данного вида должны обладать органами, преадаптированными к тому или иному изменению форм биологической работы.

Но если физиолог-эволюционист Илья Аршавский смог в своих опытах с использованием дозированного стресса и специальной тренировки вырастить кроликов с морфологией, типичной для зайцев, и если по наблюдениям биолога-эволюциониста Ивана Шмальгаузена собака, лишенная с рождения передних конечностей приобрела строение костей, типичное для кенгуру, это уже свидетельствует о колоссальных преобразовательных возможностях биологической работы в комплексе со стрессовыми нагрузками.

Адаптивные модификации даже столь эффектного характера, полученные уже в единственном поколении, конечно же, не наследуются. Барьер Вейсмана, ограждающий наследственную идентичность вида от прижизненных изменений, представляет собой такое же неотъемлемое, атрибутивное свойство всего живого, как и способность к стрессам. Но Вейсман ничего не знал о стрессах, а тем более – о направленном регулятивном воздействии гормонально-ферментативных сигналов на структуры наследственности.

Полезные для адаптации организмов стрессы Ганс Селье назвал эустрессами. Он доказал, что эустрессы позволяют мобилизовать морфофизиологические механизмы, обеспечивающие повышение устойчивости организмов к целому ряду повреждающих воздействий. Это подтвердили многочисленные эксперименты других исследователей. Собственно, любая тренировка любого организма посильными для него нагрузками представляет собой преодоление дистресса эустрессом.

При существенном изменении комплексов биологической работы, осуществляемой большими группами особей данного вида, представители данной группы из поколения в поколение подвергаются эустрессам ещё в эмбриональном состоянии, получая повышенные дозы определенных гормонов и ферментов от родительских особей.

В этом отношении определенной моделью видообразования может послужить метаморфоз, происходящий в онтогенезе многих растений и животных. Под действием гормонов червеобразная личинка скачкообразно превращается во взрослое насекомое, по своему строению резко отличающееся от личинки. Никаких мутаций при этом не происходит. Наоборот, любые мутации могут помешать правильному протеканию метаморфоза и погубить животное. Метаморфоз растений и животных отражает ход их эволюции и в измененном виде воспроизводит его в онтогенезе. И наоборот, видообразование – это, в сущности, эволюционный, филогенетический метаморфоз.

Онтогенетический метаморфоз отличается от филогенетического метаморфоза главным образом тем, что первый происходит в рамках установившейся нормы реакции, тогда как второй совершается за ее рамками и связан с установлением новой нормы реакции, соответствующей новым формам биологической работы и поддержанной, отшлифованной и закрепленной отбором.

У растений метаморфозы, как правило, связаны с прямым приспособлением органов к экстремальным условиям существования. Так, у многолетних травянистых растений метаморфозы способствуют переживанию неблагоприятных периодов и обеспечивают превращение корней в запасающие ресурсы органы – корневища, клубни, луковицы, клубнелуковицы или корнеплоды. Лианы, затененные соседними растениями и испытывающие недостаток света, преобразуют свои надземные побеги в усики, которыми для опоры цепляются за другие растения и по мере роста выбираются к свету. У винограда в усики превращается часть соцветий. Насекомоядные растения испытывают метаморфозы листьев для поглощения насекомых. У кактусов вследствие обитания в засушливых регионах в пазухах недоразвитых листьев образуются укороченные побеги с колючками, а мясистый стебель превращается в запасающий воду и фотосинтезирующий орган.

Значительный вклад в изучение метаморфоза растений внес великий немецкий поэт, философ и биолог-натуралист Иоганн Вольфганг Гёте. Для мировоззрения Гёте было характерно парадоксальное сочетание трансформизма с креационизмом. Он понимал Бога как Вселенского философа, трансформирующего все в мире посредством размышления. Стремясь к усовершенствованию всего сущего, Творец, согласно Гёте, вынужден преодолевать «темную» сторону вещей, воплощенную в духе отрицания и сомнения. Опираясь на такое миропонимание, Гёте противопоставил свою теорию метаморфоза систематике Карла Линнея, которую считал формальной, статичной и искусственной.

Гёте был убежден в существовании некоего пра-растения, от которого произошли все другие растения, и даже пытался найти его в природе. Это идеальное растение должно было отражать первоначальный замысел Творца по созданию растений. Такое «растение вообще», по представлениям Гёте, состояло из листьев, из которых посредством разнообразных метаморфозов развились другие органы растений – колючки, плоды, цветы и т. д. При всей наивности эта теория значительно опередила свое время и может рассматриваться как один из вариантов эволюционизма первой половины XIX века. Недаром Гёте с таким восторгом воспринял трансформизм Этьена Жоффруа де Сент-Илера и его противостояние креационизму теории катасроф Жоржа Кювье. Гёте, таким образом, первым выдвинул модель видообразования как метаморфоза.

У животных метаморфоз обычно связан с резкой сменой условий существования и образа жизни в процессе онтогенеза. Соответственно, организмы животных и их органы на стадиях онтогенеза до и после метаморфоза выполняют различные функции, и чем сильнее различие этих функций, тем явственнее проявляется морфологическое различие между ними. Недаром натуралисты XVII–XVIII веков так часто принимают личинок и взрослых животных одного и того же вида за представителей разных видов животных.

Метаморфоз становится необходимым для выживания вида, когда личинки, то есть активные зародыши того или иного вида привязаны в одной среде, а взрослые организмы – к другой. Он необходим и при переходе в процессе онтогенеза от одного образа жизни к другому, например, от водного образа жизни к наземному или воздушному, от свободно плавающего – к прикрепленному и т. д.

Метаморфоз отличается от обычного поэтапного развития в онтогенезе высокой скоростью и глубиной перестройки морфологии организмов. В зависимости от глубины перестройки различают полный и неполный метаморфоз. У организмов, испытывающих неполный метаморфоз, личинки обладают физиологическим и морфологическим сходством с взрослыми организмами, а перестройке подвергаются только некоторые органы. В этом смысле любой ранний онтогенез любого вида организмов можно рассматривать как неполный метаморфоз. Ведь и человек в процессе онтогенеза проходит стадии одноклеточного, рыбы, амфибии, рептилии, млекопитающего, рождается приматом и только во взаимодействии с взрослыми людьми становится человеком. Конечно, эти превращения постепенны и растянуты во времени, что коренным образом отличает их от истинных метаморфозов. Но по уровню перестроек и прогрессу развития они не только не уступают как неполным, так даже и полным метаморфозам, но и значительно превосходят их. Поэтому граница между метаморфозом как способом развития и другими способами онтогенетических превращений довольно прозрачна и условна.

Можно провести даже некую аналогию между неполным метаморфозом и образованием дочерних видов, морфологически близких к родительским, а также между полным метаморфозом и весьма значительным преобразованием видов, при котором у трансформерных видов происходит полная перестройка морфологии.

Механизм такого видообразовательного метаморфоза можно представить следующим образом. При добровольном или вынужденном изменении условий существования вида или его отдельных популяций происходит существенное изменение форм биологической работы применительно к этим условиям. В результате изменяется гормональная наполненность организмов и мобилизующее действие центральной нервной системы, передаваемое через электрические импульсы по нейронным сетям.

Гормональные и электрические сигналы проникают в ядра клеток и изменяют ход раннего онтогенеза. А изменение условий работы генетических структур приводит к перестройке генома. Отбор поддерживает и отшлифовывает происходящие адаптивные изменения. А стрессовые нагрузки, испытываемые при этих превращениях, компенсируются выгодами нового образа жизни, меньшим числом конкурентов за жизненно необходимые ресурсы.

Такой сценарий видообразования предполагает совершенно новый подход к решению проблемы прогресса и регресса в живой природе. Прогресс объясняется не случайными изменениями, поддержанными отбором, а повышением сложности и разнообразия биологической работы преобразующейся группы организмов, поддержанной и отшлифованной отбором. Регресс же и деградация организации возникают вследствие снижения сложности и разнообразия биологической работы, как это происходит у видов, переходящих к паразитизму. Отбор также поддерживает такие изменения вследствие бесполезности сложной организации и упрощения форм биологической работы.

В сущности, и в онтогенезе любых организмов любые превращения происходят вследствие изменения характера и содержания биологической работы, ведущего к преобразованию мобилизационных структур. У организмов, испытывающих метаморфоз, такое изменение и преобразование начинается по мере накопления соответствующих гормонов и происходит под их контролем и регулированием. Всякий метаморфоз проходит на фоне сильнейшего стресса.

Тенденция к метаморфозу наблюдается у всех видов, эволюция которых была связана с резким изменением образа жизни и соответствующим изменением форм биологической работы. Так, уже у простейших – сосущих инфузорий – в раннем онтогенезе наблюдается ресничный покров, при помощи которого они свободно плавают в поисках пищи. Затем реснички выпадают. Образуются вытягивающиеся трубки, с помощью которых инфузории питаются, перейдя к прикрепленному образу жизни.

У губок и кишечнополостных чрезвычайно активные свободно плавающие личинки выполняют работу по расселению своих видов на обширных водных пространствах. Метаморфозы со сменой образа жизни характерны также для многих видов червей, ракообразных, моллюсков, насекомых и низших позвоночных – асцидий, рыб и амфибий. У двоякодышащих рыб личинки обладают наружными жабрами, а в результате метаморфоза жабры переходят в специальную полость, рядом с которой развиваются примитивные легкие. Личинки земноводных – головастики – обитают в воде и по своему строению напоминают рыб. В процессе метаморфоза органы водного животного сменяются органами животного, передвигающегося по суше. Такой метаморфоз регулируется гормоном щитовидной железы.

У хвостатых земноводных в процессе метаморфоза проявляются весьма характерные эволюционно обусловленные изменения: деградируют спинной и хвостовой плавники, зарастают жаберные щели, изменяется строение кожи и кожных желез, образуется наружное веко и слёзно-носовой проток, изменяется характер гемоглобина крови в связи с изменением порядка транспортировки кислорода.

Исследования метаморфоза саламандр российского ученого С.В.Смирнова, проведенные в начале 2000-х годов, показали, что прогрессивная эволюция видов этих земноводных проходила по линии «некробиотического» метаморфоза, при котором взрослые органы образуются не из органов личинки, а заново, личиночные же органы в ходе метаморфоза отмирают или рассасываются (Смирнов С.В. Метаморфоз хвостатых амфибий: особенности, механизмы регуляции и эволюция – Журнал общей биологии, 2006, № 5, с. 323–336).

Эволюционные возможности, открываемые некробиотическим метаморфозом, Смирнов связывает с тем, что новая «конструкция» взрослых органов, существенно отличающаяся от личиночной, позволяет им эволюционировать независимо друг от друга, а не сохранять необходимую для развития жесткую преемственную связь.

Зачинателем исследований «некробиотического» метаморфоза был, как известно, российский представитель классического дарвинизма Александр Ковалевский. В 90-е годы XIX века он провел серию экспериментов по изучению этой формы метаморфоза у мух. Он установил, что распад и отмирание личиночных органов и тканей мышц, кишечника, слюнных желез, других органов мух в ходе метаморфоза происходит путем пожирания их клеток особыми фагоцитарными клетками. Лишь имагинальные диски оказывались недоступными для действия фагоцитов, и именно на их основе одновременно с уничтожением личиночных образований формируются органы взрослой особи.

Опыты Ковалевского в то время вызвали мировую сенсацию. Впервые в истории биологии удалось выявить внутренний механизм метаморфоза, ранее считавшегося таинственным и загадочным явлением. Активное действие фагоцитарных клеток показывает, что в самоустранении отмирающего организма личинки при порождении нового задействован механизм, сходный с иммунитетом. Для формирующегося нового организма эмбриональный организм становится чужеродным фактором, антигеном, который должен быть без остатка уничтожен и стать пищевым ресурсом определенных клеток, чтобы не произошло его разложения и отравления продуктами распада вновь образующегося организма.

В явлениях метаморфоза отражается в преобразованном виде эволюционный процесс перехода одного вида в другой. Особенно ярко это проявляется в особенностях некробиотического метаморфоза, при котором личиночная форма умирает и поглощается взрослым организмом по мере его становления. Происходит в едином организме как бы смена поколений, при которой одна морфофизиологическая организация уступает место другой. Границей между ними является смерть одного организма и рождение другого, с иным строением и организацией.

Существование явлений неотении, например, у хвостатого земноводного амбистомы, показывает возможность не только отражения в метаморфозе преемственности морфологически различных видов, но и распадения видов, их дивергенции при задержке развития на личиночной стадии и достижении половой зрелости личинками без метаморфоза. Так, личинки амбистомы, именуемые аксолотлями, в обычных условиях развиваются с метаморфозом, как земноводные, а в холодной воде взрослеют и порождают потомство без метаморфоза, оставаясь водными животными.

Полагают, что именно таким образом возникли постоянножаберные хвостатые амфибии – пещерный протей, слепой тритон, сирена и др. Неотения – довольно распространенное явление, встречающееся как у животных, так и у растений. Поу животных, так и у растенийающееся стоянножаберные хвостатые амфибии – пещерный ости личинками без метаморфоза. адения видовсредством неотении могут размножаться некоторые виды насекомых, паукообразных, червей, ракообразных и земноводных. Неотению провоцируют чаще всего измененные условия среды. Все это вполне наглядно демонстрирует немутационный, метаморфозоподобный характер многих видообразовательных процессов.

Но не только в развитии посредством метаморфозов, но и в других, более плавных формах онтогенеза явственно проявляется регулирующая роль гормонов при формировании морфологических и физиологических особенностей организмов, которая зависит в свою очередь от биологической работы, выполняемой организмами.

Гормоны (от греч. «гормао»– двигаю, привожу в движение) представляют собой биологически активные вещества, вырабатываемые железами внутренней секреции или выделяемые скоплениями специализированных клеток. Гормоны в каждом организме поистине вездесущи. Прежде всего, гормоны избирательно воздействуют на клетки, контролируют внутриклеточный обмен веществ, повышают или снижают активность тех или иных генов.

Это означает, что гормональная система способна влиять на работу генетических структур и от поколения к поколению направленно изменять их помимо мутаций. Но она сама зависима от информации, заложенной в геномах, и поэтому может влиять лишь на выработку ненаследственных фенотипических модификаций, чисто вариативных изменений, пока организмы данного вида осуществляют стандартную для данного вида биологическую работу. Лишь существенное изменение биологической работы, производимой организмами при освоении новых условий существования в стрессовом состоянии, может направить развитие гормональной системы по иному пути и тем самым привести к перекомбинированию видового генома.

Огромную роль в этих процессах, несомненно, играют системы чувствительности растений и нервные системы животных. Никакая работа в организме не выполняется без мобилизующего действия этих систем. Повинуясь мобилизующим импульсам, гормоны материально обеспечивают любые функции организмов: движение, рост, дифференцировку тканей, образование фенотипа, формирование пола, размножение, адаптацию к внешней среде, постоянство внутренней среды, пищеварение, обмен веществ, кровообращение, дыхательный ритм и поведение.

Любые нарушения в системе гормонального обеспечения функций организмов приводят к существенному снижению жизнеспособности этих организмов, к резкому повышению вероятности их элиминирования отбором. В свою очередь выработка и утилизация гормонов зависит от регулярно выполняемой биологической работы, от образа жизни организмов.

Все гормоны в какой-то мере специализированы. Так, гормон роста – соматотропин – стимулирует рост позвоночных животных и человека. Увеличение размеров тела как в онтогенезе, так и при образовании новых видов не может обходиться без выработки повышенных количеств гормона роста. Гормон инсулин снижает уровень глюкозы в крови, стимулирует синтез и накопление углеводов. При большом количестве углеводов, потребляемых с пищей, стимулирует увеличение жировых отложений.

При стрессах, испытываемых организмами, надпочечники выбрасывают в кровь повышенные количества адреналина и норадреналина. Эти гормоны мобилизуют организмы в опасных ситуациях или при постоянном действии стрессорных факторов. Они стимулируют повышенное сердцебиение и дыхание, расширение сосудов в мышцах, печени и легких, сужение их в других внутренних органах, повышение содержания сахара в крови.

Адреналин – гормон страха. Он способствует бегству позвоночных от угрожающего фактора, издаванию звуков, предупреждающих об опасности других особей данного вида. Но нередко парализует действия, мобилизует организм не на спасение от опасности, а на подготовку к получению возможных ран и повреждений. Норадреналин – гормон агрессии. Он побуждает к нападению и нанесению ран и повреждений. Выбросы норадреналина обычно происходят одновременно с выбросами адреналина, но у хищников преимущественно вырабатывается норадреналин, а у потенциальных жертв – адреналин. Поэтому хищники имеют потенциальное преимущество для победы над жертвами в гормональном обеспечении организма, даже когда жертвы превосходят их по размерам и силе.

Гормоны тестостерон, кортикальные андрогены, прогестерон стимулируют развитие вторичных половых признаков, мышечной ткани у самцов. Женские гормоны стимулируют развитие самок. Группа пищевых гормонов способствует перевариванию, переработке и усвоению пищи, образует пищепотребительную специфику каждого вида организмов. Так, гастрин стимулирует выработку желудочного сока, секретин – сока поджелудочной железы, холецистокинин – желчи в желчном пузыре и т. д. Группа половых гормонов, мужских и женских, ответственна не только за развитие вторичных половых признаков, но и за состояние половых органов и клеток.

Вместе с тем специализация гормонов довольно относительна и даже условна. Для большинства гормонов свойственна многофункциональность и взаимозависимость действия с другими гормонами. Недостаток или избыток одного из гормонов может разбалансировать всю систему и приводит к эндокринным патологиям. Развитие гормональной системы каждого организма не определяется всецело его генетической системой. Генетическая система вырабатывает определенные предпосылки, предрасположенность к развитию гормональной системы, которая может в определенных отношениях предопределять это развитие. Но очень многое зависит от образа жизни и биологической работы каждого конкретного организма.